Сиротский хлеб   ::   Брыль Янка

______________

* Прошу прощенья!

- Кто, я? Да что вы, паночку! Да чтоб у меня глаза повылазили, чтоб руки отсохли, если я на чужое добро позарюсь!

- Ну ладно, ладно, Полуян. Ты человек пожондный*. Бывай, пане солтыс, здоров!

______________

* Человек порядочный.

12

Как только стадо миновало последние деревья усадьбы и стало разбредаться по выгону, старый Микита остановился и полез рукой за пазуху.

- Опять ругалась, - подмигнул он Данику. Достав из-за пазухи жалейку, он погладил, обдул ее и, улыбаясь, заговорил, не то обращаясь к дудке своей, не то к кому-то еще: - И чего ты, старая, пищишь? А что? Кому от этого вред? Ты, говорит, шут старый... Эх, пискля ты сама, да и все!

Он приложил жалейку к губам между давно уже седыми усами и бородой, поднял лицо к солнцу и заиграл.

Над зеленым простором, над лугом, где рассыпалось стадо, где Даник присел у ног старика, над полями - эх, далеко! - поплыла, полилась грустная песня... Если бы ей еще слова, зазвучали б они тоской несчастной доли, рассказали б о тяжком, беспросветном труде жнеи:

Бо-олит моя-а се-ередонька-а,

Ой, переби-ила ее-о

Березонька-а!..

Услышав грустный напев, где-то за деревьями усадьбы, стоя в борозде, запрядают ушами лошади в панском плуге и с окурком на нижней губе подымет голову, заслушается молодой батрак... А там, на мужицком поле, остановится на стежке и заглядится, прикрывшись рукой от солнца, девчина - ранняя работница, вышедшая полоть свой ранний ленок... Песня жалейки сливается, как нечто живое и близкое, с песней невидимых жаворонков, с поздним пересвистом соловьев - здесь недалечко, в саду...