Слякотная осень   ::   Астафьев Виктор

Запаханные под кукурузу луга неприютно чернели и дымились, нахохленно сидели на хуторских тополях вороны и галки. Возле ближнего озера стояли мокрые и черные, будто вороны, пашкинские бабы и выли в голос.

Я вышел к ним.

Тонкий лед отмыло от берегов, и копны озерной травы плавали в промытых лунках. Подступиться к ним было уже невозможно.

— Отвернулся от нас Господь-батюшка, вовсе отвернулся! — словно по покойнику завывала Кузьмичиха и темным от назьма и земли кулаком терла лицо.

— Чем мы его, Милостивца, прогневали, чем? — подпевала Кузьмичихе соседка ее, Анисья-тихоня, женщина с отечными подглазьями и фиолетовыми губами — у нее болели почки и сердце. Лечилась она травами, печенкой барсука и собачьим салом, да вот так и тянула тонкую нить своей жизни, готовую в любой миг оборваться.

Их тут было шестеро, пашкинских женщин. Осталось шестеро. Остальные либо поумирали, либо подались к городским детям в няньки, шестеро самых яростных и терпеливых, такие беды переживших, невиданное терпенье выявивших в войну и послевоенные годы и вот из-за каких-то жалких копешек ударившихся в отчаяние.

— На производство надо уходить, бабы, в леспромхоз… — закричала вдруг Анисья-тихоня, заметив меня. — Гори все огнем!..

— Кто нас ждет на производстве-то?

— Здоровье мы здесь уходили, калификации нет у нас никакой.

— Мы токо на земле и от земли жить можем.

— Так что же нам, сиротам, делать-то? Пропадать, видно? — с новой силой запричитали женщины.