Смятение   ::   Брыль Янка

В глазах ее заиграли чертики, а в тоне последних слов послышался острый хмелек той насмешки, что, задевая мужскую гордость, подстегивает нерешительного.

- Что ж, надо ехать, - сказал он неожиданно для самого себя. Однако остался на месте. И показался себе, до жаркого стыда, вахлаком.

- И всегда пан Леось так торопится? То война, то планы... А что же тогда для себя?

Ах, как далеко, позорно далеко были они сейчас - и та жгучая ранка на шее, и та баночка с вишневым вареньем!.. Переполненный, оглушенный другим чувством, он не захотел услышать, как раньше, что ее слова, чужие, исполненные все еще шляхетского гонора, задевают честь самого для него дорогого.

Ему стало неприятно, и он, чтоб отогнать - ради того, что сейчас вспыхнуло, - стыд перед самим собой, пробормотал первое, что пришло на язык:

- Вы там в городе живете или в деревне?

- Ну, если наше Машево город, так в городе. Это, пане Леосю, на освобожденных землях, в Приморье.

- В школе работаете?

- Живем помаленьку, пане Леосю...

- Скучно вам здесь, в этой глуши?

- Особенно вечером, - ответила она, поглядев исподлобья. Еще и улыбнулась: - Никто не заедет, не зайдет...

- Никого, положим, и не приглашают...

Она наконец рассмеялась. По-прежнему, по-девичьи закинула назад золотистую, пышноволосую голову, сощурила голубые, большие, такие призывно грешные глаза.

И этот смех много ему сказал.

- Кое-кто, может, и заехал бы, панна Чеся...