JК
Смотри на Арлекинов ! :: Набоков Владимир Владимирович
Страница: 27 из 85I remind you, "напоминаю", что "влюбленность" - не реальность, видимая наяву, что у нее иной крап (например, полосатый от луны потолок, moon-stripped ceiling, - это реальность иного толка, нежели потолок дневной), и что, может статься, загробный мир стоит, слегка приоткрывшись, в темноте. Voila.
- Ваша девушка, - заметила Ирис, - должно быть, здорово веселится в вашем обществе. А, вот и наш кормилец. Bonjour, Ив. Боюсь, тостов тебе не досталось. Мы думали, ты уж несколько часов как ушел.
На миг она прижала ладонь к щеке чайника. И это пошло в "Ardis", в "Ardis" пошло все, моя бедная, моя мертвая любовь.
6.
После пятидесяти лет или десяти тысяч часов солнечных ванн в разных странах - на пляжах, лужайках, скамейках и скалах, на крышах, на кораблях и балконах - я мог бы и не упомнить чувственных тонкостей моего посвящения, если б не эти мои старинные заметки, так утешающие педантического мемуариста рассказами о его недугах, супружествах и жизни в литературе. Огромные массы "Шейкерова кольдкрема" втирались мне в спину коленопреклоненной, воркующей Ирис, пока я лежал в ослеплении пляжа на грубом полотенце ничком. Под закрытыми веками, притиснутыми к предплечью, проплывали пурпуровые светородные образы: "Сквозь прозу солнечных волдырей проступала поэзия ее прикосновений...", - так значится в моем карманном дневничке, но теперь я могу уточнить те незрелые утонченности.
- Ваша девушка, - заметила Ирис, - должно быть, здорово веселится в вашем обществе. А, вот и наш кормилец. Bonjour, Ив. Боюсь, тостов тебе не досталось. Мы думали, ты уж несколько часов как ушел.
На миг она прижала ладонь к щеке чайника. И это пошло в "Ardis", в "Ardis" пошло все, моя бедная, моя мертвая любовь.
6.
После пятидесяти лет или десяти тысяч часов солнечных ванн в разных странах - на пляжах, лужайках, скамейках и скалах, на крышах, на кораблях и балконах - я мог бы и не упомнить чувственных тонкостей моего посвящения, если б не эти мои старинные заметки, так утешающие педантического мемуариста рассказами о его недугах, супружествах и жизни в литературе. Огромные массы "Шейкерова кольдкрема" втирались мне в спину коленопреклоненной, воркующей Ирис, пока я лежал в ослеплении пляжа на грубом полотенце ничком. Под закрытыми веками, притиснутыми к предплечью, проплывали пурпуровые светородные образы: "Сквозь прозу солнечных волдырей проступала поэзия ее прикосновений...", - так значится в моем карманном дневничке, но теперь я могу уточнить те незрелые утонченности.