Страница:
59 из 85
Стекло наклонно ловило за монастырскими сводами, ведшими от комнаты к комнате, кусочки ее постелии тела волосы, плечи, - каких иначе я не сумел бы увидеть от старинной конторки, за которой писал; но в нем помещалась еще, казалось, только вытяни руку, зеленая реальность сада и шествие кипарисов вдоль его боковой стены. Так, раскинувшись наполовину в постели, наполовину в бледнеющем небе, она писала письмо, притиснув его к моей шахматной доске, к той, что поплоше. Я знал, что если спрошу, она ответит: "А, старой школьной подружке" или "Старенькой мисс Купаловой",и знал, что так или иначе письмо доберется до почтовой конторы без того, чтобы я повидал имя на конверте. Но я позволял ей писать, и она уютно плыла в спасательном поясе из подушек над кипарисами и оградою сада, а я неустанно исследовал - безжалостно, безрассудно - до каких неприглядных глубин достанет щупальце боли.
11.
Русские уроки большей частью сводились к тому, что она относила мое стихотворение или эссе к той или этой русской даме к мадемуазель Купаловой или к мадам Лапуковой (ни та ни другая английского толком не знала) и получала устный пересказ на своего рода домодельном воляпюке. Когда я указывал Ирис, что она зря расходует время на такую пальбу в белый свет, она измышляла еще один алхимический метод, который мог бы позволить ей прочитать все, что я написал. Я уже начал тогда (1925) мой первый роман ("Тамара"), и она лестью выманила у меня экземпляр первой главы, только что мной отпечатанной.
|< Пред. 57 58 59 60 61 След. >|