Страница:
249 из 411
Термосесов же, устраняя его с дороги, наступил ему на ногу, отчего учитель, имевший слабость в затруднительные минуты заговариваться и ставить одно слово вместо другого, вскрикнул:
— Ой, вы мне наступили на самую мою любимую мозоль!
По поводу «любимой мозоли» последовал смех, а Туганов в это время уже прощался с хозяйкой.
Зазвенели бубенцы, и шестерик свежих почтовых лошадей подкатил к крыльцу тугановскую коляску, а на пороге вытянулся рослый гайдук с английскою дорожною кисой [174] через плечо. Наступили последние минуты, которыми мог ещё воспользоваться Препотенский, чтобы себя выручить, и он вырвался из рук удерживавших его Термосесова и Ахиллы и, прыгая на своей «любимой мозоли», наскочил на предводителя и спросил:
— Вы читали Тургенева? «Дым»… Это дворянский писатель, и у него доказано, что в России все дым: «кнута, и того сами не выдумали [175] ».
— Да, — отвечал Туганов, — кнут, точно, позаимствовали, но зато отпуск крестьян на волю с землёю сами изобрели. Укажите на это господину Тургеневу.
— Но ведь крестьян с землёй отняли у помещиков, — сказал Препотенский.
— Отняли? неправда. Государю принадлежит честь почина, а дворянству доблесть жертвы, — не вытерпел Туберозов.
— Велено, и благородное дворянство не смело ослушаться.
— Да оно и не желало ослушаться, — отозвался Туганов.
— Все-таки власть отняла крестьян.
— И власть, и время. Александр Благословенный целую жизнь мечтал освободить крестьян, но дело не шло, а у остзейских баронов и теперь не идёт [176] . — Потому что немцы умнее.
Туганов рассмеялся и, протянув руку Туберозову, сказал Варнаве с лёгким пренебрежением:
— Честь имею вам откланяться.
— Ничего-с, а я все-таки буду против дворян и за естественное право [177] .
|< Пред. 247 248 249 250 251 След. >|