Сосны   ::   Бунин Иван Алексеевич

Слышу, как чья-то рука шарит по двери, ищет скобку, а затем чувствую холод и свежий запах январской метели, сильный, как запах разрезанного арбуза.

- Спите? - спрашивает Федосья осторожным шепотом.

- Нет... А что? Это ты, Федосья?

- Я-с, - отвечает Федосья, меняя голос на громкий и естественный. - Ай я вас разбудила?

- Нет... Ты что?

Вместо ответа Федосья оборачивается к двери, - хорошо ли притворила? - и, улыбнувшись, становится к печке. Ей просто хотелось проведать меня. Это небольшая, но плотно сбитая баба в полушубке; голова у нее закутана шалью и похожа на совиную, на полушубке и на шали тает снег.

- Там пыль! - говорит она с удовольствием и, ежась, прижимается к печке. Что, давно вечер-то по часам?

- Половина десятого.

Федосья кивает головою и задумывается. За день она переделала сотни мелких дел. Теперь она в тумане отдыха. Глядя на свет совершенно бессмысленными, удивленными глазами, она с наслаждением затягивается долгим и глубоким зевком и, зевая, бормочет:

- Ах, господи, что ж это зевается, куда это девается! Вот жалко Митрофана-то! Целый день с ума не идет, а тут еще наши: выехали, нет ли? Поедут - замерзнут!

И вдруг быстро прибавляет:

- Постойте, - в каком ухе звенит?

- В правом, - отвечаю я. - Нынче они не поедут...

- Вот и не угадали! А я было про мужика своего загадала. Боюсь, обморозится...

И, увлеченная думами о вьюге, Федосья начинает:

- Так-то на сороки было, на сорок мучеников. Вот, расскажу вам, страсть-то была! вы-то, известное дело, не помните, вам тогда небось пяти годочков не было, а я-то явственно помню.