Старица Прошкина   ::   Можаев Борис Андреевич

Стены хоть и были оштукатурены ипобелены когда-то, но почернели от дыма. Пол, собранный из старых кадушечных досок, горбился волнами. Вся мебель в избе – и стол, и скамья, и кровать, и стул – были сбиты из березовых палок. Белая береста придавала им нарядность, даже своеобразную красоту.

– Кто это вам мастерил мебель? – спросил я.

– Все, что здесь сделано, от нижнего венца и кончая этой печью – все моими руками.

– Неужто никто вам не помог?

– Никто.

– И стропила сами ставили?

– Сама. На земле все разметила, вырубила. Потом сама и ставила.

– И сруб?

– И сруб рубила сама.

– И крышу одна крыла?

– Все одна. Сперва набросаю, потом залезу, утопчу… – Она вдруг растерла пальцами слезы по щекам. – Эх, господи боже мой! Я и в землянке нажилась, и по миру ходила, и в тюрьме насиделась…

Она отвернулась, отрывисто, глубоко всхлипывая, сняла с печки сухое полено и начала отщепывать лучины.

Огонь развела на шестке, чугунок с водой поставила на таган.

– Вот мой и самовар! А ты садись хоть в креслице, хоть на скамью.

– Спасибо! Я все дивлюсь, как это вы печь смогли сложить из битого кирпича.

– На иле. Ил у меня крепкий, как цемент. И не трескается от огня. Из пруда брала.

– Перевязки надо сделать, под выложить, небо – и все из половняка? – удивлялся я, разглядывая печь.

– Эх, родимый. Я этих печей-то в жизни сложила – не перечтешь, как волос на голове. Через эти печи вся моя жизнь скособочилась.