JК
Стоянка человека :: Искандер Фазиль Абдулович
Страница: 88 из 321Я чувствую, что состояние угнетенности не лишено своего рода приятности.
Хотя ноги мои и в самом деле в кровавых ссадинах и немного припухли, я никаких особых страданий не испытываю. Немного печет – вот и все. Но мне уже приятно соглашаться с ними, приятно чувствовать себя страдающим, когда признаки страдания очевидны, а на самом деле никакого страдания нет, так что сочувствие воспринимается как поэзия чистой прибыли.
Я ощущаю, как тепловатая сладость лицемерия разливается у меня в груди. Ноги мои в крови – значит, я страдаю – таковы правила игры, которую предлагают мне взрослые, и я ее с удовольствием принимаю.
– Ровно крути, – слышится голос дедушки, – еще ровней…
– Что я, мельница, что ли? – ворчит Ремзик. Снова сочный звук металла, трущегося о мокрый камень.
– Теперь в обратную сторону, – слышится голос дедушки.
– Мне неудобно, у меня рука болит, – ворчит Ремзик, но все же крутит.
– Лоботряс, – говорит дедушка, – я в твоем возрасте…
Бабка подает мне чистую тряпку и выносит тазик с водой. Слышится, как шлепнулась вода о траву. Я вытираю ноги.
Но тут тетке показалось, что кто-то ее кличет. Она замирает, прислушиваясь.
– Тише вы там! – кричит она деду и выбегает во двор.
Она подходит к самой изгороди и слушает. В самом деле чей-то далекий голос.
– Чего тебе, уй! – кричит она своим пронзительным голосом.
В открытую кухонную дверь видно, как она стоит, слегка наклонившись вперед, в позе, поглощающей звук.
Хотя ноги мои и в самом деле в кровавых ссадинах и немного припухли, я никаких особых страданий не испытываю. Немного печет – вот и все. Но мне уже приятно соглашаться с ними, приятно чувствовать себя страдающим, когда признаки страдания очевидны, а на самом деле никакого страдания нет, так что сочувствие воспринимается как поэзия чистой прибыли.
Я ощущаю, как тепловатая сладость лицемерия разливается у меня в груди. Ноги мои в крови – значит, я страдаю – таковы правила игры, которую предлагают мне взрослые, и я ее с удовольствием принимаю.
– Ровно крути, – слышится голос дедушки, – еще ровней…
– Что я, мельница, что ли? – ворчит Ремзик. Снова сочный звук металла, трущегося о мокрый камень.
– Теперь в обратную сторону, – слышится голос дедушки.
– Мне неудобно, у меня рука болит, – ворчит Ремзик, но все же крутит.
– Лоботряс, – говорит дедушка, – я в твоем возрасте…
Бабка подает мне чистую тряпку и выносит тазик с водой. Слышится, как шлепнулась вода о траву. Я вытираю ноги.
Но тут тетке показалось, что кто-то ее кличет. Она замирает, прислушиваясь.
– Тише вы там! – кричит она деду и выбегает во двор.
Она подходит к самой изгороди и слушает. В самом деле чей-то далекий голос.
– Чего тебе, уй! – кричит она своим пронзительным голосом.
В открытую кухонную дверь видно, как она стоит, слегка наклонившись вперед, в позе, поглощающей звук.