Странные люди   ::   Шукшин Василий

Когда приходил Захарыч, он спрашивал в первой избе:

- Николай Егорыч дома?

- Иди, Захарыч! - кричал Колька, накрывал работу тряпкой и встречал старика.

- Здоровеньки булы! - так здоровался Захарыч - "по-казацки".

- Здорово, Захарыч.

Захарыч косился на верстак.

- Не кончил еще?

- Нет. Скоро уж.

- Показать можешь?

- Нет.

- Нет? Правильно. Ты, Николай, - Захарыч садился на стул. - Ты - мастер. Большой мастер. Только никогда не пей, Коля. Это - гроб. Понял? Русский человек талант свой может не пожалеть. Где смолокур? Дай...

Колька подавал смолокура и сам впивался ревнивыми глазами в свое произведение.

Захарыч, горько сморщившись, смотрел на деревянного человечка.

- Он про волю поет, - говорил он. - Он про свою долю поет. Ты даже не знаешь таких песен. - И он неожиданно сильным, красивым голосом пел:

О-о-охты, воля, моя воля!

Воля-вольная моя.

Воля-сокол в поднебесье,

Воля - милые края...

В Кольке перехватывало горло от любви и горя. Он понимал Захарыча... Он любил свои родные края, горы свои, Захарыча, мать... всех людей. И любовь эта жгла и мучила - просилась из груди. И не понимал Колька, что нужно сделать для людей. Чтобы успокоиться.

- Захарыч... милый, - шептал Колька побелевшими губами, и крутил головой, и болезненно морщился. - Не надо, Захарыч, я не могу больше...

Чаще всего Захарыч засыпал тут же, в горнице. А Колька склонялся над верстачком.