Страница:
40 из 72
Чуть показавшееся сзади, за деревней, солнце озаряло вершины картинной аллеи, полуголых, осыпанных редким и мелким золотом, белоствольных берез, и прелестный, радостный, неуловимо-лиловатый тон был в этих белых с золотом вершинах, сквозивших на лазури.
Пробежала собака в холодной тени под балконом, хрустя по сожженной морозом и точно солью осыпанной траве. Хруст этот напомнил зиму - и, с удовольствием передернув плечами, дедушка вернулся в гостиную и, затаивая дыхание, стал передвигать, расставлять тяжелую, рычащую по полу мебель, изредка поглядывая в зеркало, где отражалось небо. Вдруг неслышно и быстро вошел Герваська - без казакина, заспанный, "злой, как черт", как он сам же про себя рассказывал потом.
Он вошел и строго крикнул шепотом:
- Тише ты! Чего лезешь не в свое дело?
Дедушка поднял возбужденное лицо и, с той же нежностью, которая не покидала его весь вчерашний день и всю ночь, шепотом ответил:
- Вот видишь, какой ты, Гервасий! Я простил тебя вчерась, а ты, заместо благодарности барину...
- Надоел ты мне, слюнтяй, хуже осени! - перебил Герваська. - Пусти.
Дедушка со страхом взглянул на его затылок, еще более выступавший теперь над тонкой шеей, торчавшей из ворота белой рубахи, но вспыхнул и загородил собою ломберный стол, который хотел тащить в угол.
- Ты пусти! - мгновение подумав, негромко крикнул он. - Это ты должен уступить барину. Ты доведешь меня: я тебе кинжал в бок всажу!
- А! - досадливо сказал Герваська, блеснув зубами, - и наотмашь ударил его в грудь.
Дедушка поскользнулся на гладком дубовом полу, взмахнул руками - и как раз виском ударился об острый угол стола.
|< Пред. 38 39 40 41 42 След. >|