Внеклассное чтение. Том 2   ::   Акунин Борис

Сейчас вот делаю шестьдесят шесть, а с первого января перейду на шестьдесят семь. Да ещё штангу качаю, в проруби зимой купаюсь. Думаете, легко? Трудно, и с каждым днём все труднее. Когда-нибудь во время зарядки сдохну от разрыва сердца. И очень этим доволен!

Сысой вышел из кельи, сцепил пальцы на большом животе.

– И что тогда с твоей женой будет? Кому она кроме тебя нужна? Кто с ней нянчиться станет, мультики ей крутить? Так что ты, раб Божий, уж полегче с отжиманиями-то. Ну, храни Господь вас обоих.

Перекрестился, поманил пальцем Фандорина: заходи, мол.

Келейнику сказал:

– Иди, Кеша, обедай. И диктофон выключи, не понадобится.

Когда же компаньоны остались вдвоём, Сысой крепко прижал гостя к мягкой груди. Вполголоса спросил:

– Знаете, Николай Александрович, что самое трудное в христианском учении? Любить всех людей одинаково – что ближних, что дальних. С этим у меня пока не очень. Грешен, Господи. – Он покаянно перекрестился. – То есть любить-то всех уже научился, но некоторых пока ещё больше, чем прочих. Например, вас. Сядем, поговорим, как раньше, а? Как хорошо, что вы приехали! Тут все приходят мне загадки загадывать, а у меня тоже вопрос есть. Кроме вас кто ответит?

Сели, помолчали. Николас ждал вопроса, Сысой готовился, подбирал слова. Наконец, начал:

– Вы что же думаете, я, как в Бога уверовал, сразу решил в скиту поселиться? И в голове не держал. Со смеху бы помер, если б мне кто такое сказал.