Тень Ирода (Идеалисты и реалисты)   ::   Мордовцев Даниил Лукич

— А он что, антихрист-от, девынька?

— Ему что псу эдакому поделается? Взял да и провалился сквозь землю... О-о-охо-хо!

— А Варваре, поди, придется рожать?

— Знамо... Да каково от беса-то рожать?

И везде только и слышно: бес да антихрист, да во образе змия, да во образе зверя, последние дни да Страшный суд... Жизнь полна ужасов, да и на том свете огонь, смола, горячие сковороды, черти...

Один унисон умолкает, а вместо него слышится другой голос, не старческий, а молодой, страстный. Это поет Азарьюшка, спрятавший уже за пазуху золу и обгорелые пальцы фанатиков:

«Не сдавайтесь, мои светы,

Тому змию седмиглаву,

Вы бегите во пустыни,

Во темны леса дремучи,

Вы костры в лесу поставьте,

Горючой насыпьте серы,

Телеса свои сожгите»...

— Что ж, и сожгем, коли время придет, — говорит мрачно старый Януарий.

— Не сдадимся! — слышатся мужские голоса. — Гореть, так гореть за веру, за бороду.

— Не сдавайся, братцы! — раздается скрипучий голос Ильи Муромца.

— Ох, светы мои! Ох, детушки!

Истуканом стоит хорошенькая Евдокеюшка, бледная, неподвижная. Золотые волосы ее кажутся горящими от лучей солнца, которое, скрываясь за муромский лес, брызнуло на скит целым снопом света. От последних возгласов мужиков и баб девушка вздрагивает и хватается рукою за сердце.

— Евдокеюшка, где ты? Что это кричат мужики, — спрашивает испуганно слепая баушка Касьяновна. Девушка не слышит.