Тимошенко и Мельников   ::   Бабель Исаак

Солнце на его дворе напрягалось и томилось слепотой своих лучей, жеребята на его дворе бурно сосали маток, конюхи с взмокшими спинами просеивали овес на выцветших веялках, и только Мельников, израненный истиной и ведомый местью, шел напрямик к забаррикадированному двору.

- Личность моя вам знакомая? - спросил он у Тимошенки, который лежал на сене и посмеивался и розовел.

- Видал я тебя, как будто, - ответил Тимошенко и зевнул.

- Тогда получайте резолюцию начштаба, - сказал Мельников твердо, - и прошу вас, товарищ из резерва, смотреть на меня официальным глазом.

- Можно, - примирительно пробормотал Тимошенко, взял бумагу и стал читать ее необыкновенно долго. Потом он позвал вдруг казачку, чесавшую себе волосы в холодку, под навесом.

- Павла, - сказал он, - с утра, слава те, господи, чешемся, направила бы самоварчик.

Казачка отложила гребень и, взяв в руки волосы, перебросила их за спину.

- Цельный день сегодня, Константин Васильич, цепляемся, - сказала она с ленивой и победительной усмешкой, - то того вам, то другого.

И она пошла к начдиву, неся грудь на высоких башмаках, грудь, измятую за ночь и шевелившуюся, как животное в мешке.

- Цельный день цепляемся, - повторила женщина, сияя, и застегнула начдиву рубаху на груди.

- То этого мне, а то того, - засмеялся начдив, вставая, обнял Павлины отдавшиеся плечи и обернул вдруг к Мельникову помертвевшее лицо.