Тихий Дон (Книги 1 и 2)   ::   Шолохов Михаил

Был он коренаст, одинаково широк и в плечах и в бедрах, оттого казался квадратным; на чугунно-крепком устое сидела плотная, в кирпичном румянце, шея, и странно выглядела на этой шее красивая в посадке небольшая голова с женским очертанием матовых щек, маленьким упрямым ртом и темными глазами под золотистою глыбой курчавых волос. Машинист Иван Алексеевич, высокий мослаковатый казак, спорил ожесточенно. Всосались и проросли сквозь каждую клетку его костистого тела казачьи традиции. Он вступался за казаков, обрушиваясь на Христоню, сверкая выпуклыми круглыми глазами.

- Ты обмужичился, Христан, не спорь, что там... В тебе казацкой крови на ведро поганая капля. Мать тебя с воронежским яишником прижила.

- Дурак ты!.. Э, дурак, братец, - басил Христоня. - Я правду отстаиваю.

- Я в Атаманском полку не служил, - ехидничал Иван Алексеевич, - это в Атаманском что ни дядя, то дурак...

- И в армейских попадают такие, что невпроворот.

- Молчи уж, мужик!

- А мужики аль не люди?

- Так они и есть мужики, из лыка деланные, хворостом скляченные.

- Я, брат, как в Петербурге служил - разных видал. Был, стал быть, такой случай, - говорил Христоня, в последнем слове делая ударение на "а". - Несли мы охрану царского дворца, в покоях часы отбывали и снаружи. Снаружи над стеной верхи ездили: двое туда - двое сюда. Встренутся, спрашивают: "Все спокойно? Нету никаких бунтов?" - "Нету ничего", - и разъезжаются, а чтоб пристать поговорить - и не моги. Тоже и личности подбирали: становют, стал быть, в дверях двоих, так подгоняют, чтоб похожи один на одного были.