Тихий Дон (Книги 1 и 2)   ::   Шолохов Михаил

XVII

За житом - не успели еще свозить на гумна - подошла и пшеница. На суглинистых местах, на пригорках желтел и сворачивался в трубку подгорающий лист, пересыхал отживший свое стебель.

Урожай, хвалились люди, добрый. Колос ядреный, зерно тяжеловесное, пухлое.

Пантелей Прокофьевич, посоветовавшись с Ильиничной, порешил - если сосватают у Коршуновых, отложить свадьбу до крайнего спаса.

За ответом еще не ездили: тут покос подошел, а тут праздника ждали.

Косить выехали в пятницу. В косилке шла тройка лошадей. Пантелей Прокофьевич подтесывал на арбе люшню, готовил хода к возке хлеба. На покос выехали Петро и Григорий.

Григорий шел, придерживаясь за переднее стульце, на котором сидел брат; хмурился. От нижней челюсти, наискось к скулам, дрожа, перекатывались желваки. Петро знал: это верный признак того, что Григорий кипит и готов на любой безрассудный поступок, но, посмеиваясь в пшеничные свои усы, продолжал дразнить брата:

- Ей-бо, рассказывала!

- Ну и пущай, - урчал Григорий, прикусывая волосок усины.

- "Иду, гутарит, с огорода, слышу: в мелеховских подсолнухах, кубыть, людские голоса".

- Петро, брось!

- Да-а-а... голоса. "Я это, дескать, заглянула через плетень..."

Григорий часто заморгал глазами.

- Перестанешь? Нет?

- Вот чудак, дай досказать-то!

- Гляди, Петро, подеремся, - пригрозил Григорий, отставая.

Петро пошевелил бровями и пересел спиной к лошадям, лицом к Григорию, шагавшему позади.