Тюрьма   ::   Горький Максим

Потом прислушался - было тихо.

Он вскочил, бросился к двери и, приложив губы к окошку, тревожно, умоляюще, но негромко воскликнул:

- Офицеров! Надзиратель!

И, когда Офицеров явился у двери, Миша торопливо, нервно зашептал:

- Послушайте... голубчик! Он стучит...

- Сосед?

- Скажите... шепните ему - я не умею!

- Боюсь я...

- Ничего! Мы - осторожно...

- Если узнают... так меня...

- Да нет же! Скажите, чтобы азбуку... Я не знаю...

Офицеров откачнулся от двери, и из коридора прилетел его покорный шёпот:

- Хорошо... я скажу.

И он ушёл... А потом снова явился, блеснули его грустные глаза, и раздался шёпот:

- Слушайте...

Не сказав ему ни слова, Миша подбежал к стене, остановился пред ней напряжённо и, улыбаясь, замер, весь охваченный трепетным желанием говорить, говорить!

Полуоткрыв рот, он стоял пред серой, тяжёлой стеной и, готовый раскланяться с ней, смотрел на неё жадно горящими глазами...

Из стены раздельно и внятно летели один за другим негромкие, но твёрдые удары, упрямые, сухие звуки камня, и пальцы правой руки Миши, невольно вздрагивая, послушно повторяли их...

...Спустя несколько дней Миша, закутанный в одеяло, стоял на подоконнике, плотно прижимаясь плечом к косяку, и, нахмурив брови, рассматривал причудливые рисунки мороза на стёклах окна.

За тюремной стеной на холодное зимнее небо поднималось невидимое солнце, серые, скучные тучи становились светлей и прозрачнее.