JК
Торговый дом Домби и сын, Торговля оптом, в розницу и на экспорт (Главы XXXI-LXII) :: Диккенс Чарльз
Страница: 79 из 135Если сейчас мы поймем друг друга, может быть, у нас не будет больше ссор. Я ушла девушкой, а вернулась женщиной. Не очень-то я старалась выполнять свой долг, прежде чем ушла отсюда, и - будьте уверены - такою же я вернулась. Но вы-то помнили о своем долге по отношению ко мне?
- Я? - вскричала старуха. - По отношению к родной дочке? Долг матери по отношению к ее собственному ребенку?
- Это звучит странно, не правда ли? - отозвалась дочь, холодно обратив к ней свое строгое, презрительное, дерзкое и прекрасное лицо. - Но за те годы, какие я провела в одиночестве, я иногда об этом думала, пока не привыкла к этой мысли. В общем, я слыхала немало разговоров о долге; но всегда речь шла о моем долге по отношению к другим. Иной раз - от нечего делать - я задавала себе вопрос, неужели ни у кого не было долга по отношению ко мне.
Мать шамкала, жевала губами, трясла головой, но неизвестно, было ли это выражением гнева, раскаяния, отрицания или же телесной немощью.
- Была девочка, которую звали Элис Марвуд, - со смехом сказала дочь, оглядывая себя с жестокой насмешкой, - рожденная и воспитанная в нищете, никому на свете не нужная. Никто ее не учил, никто не пришел ей на помощь, никто о ней не заботился.
- Никто! - повторила мать, указывая на себя и ударяя себя в грудь.
- Единственная забота, какую она видела, - продолжала дочь, заключалась в том, что иногда ее били, морили голодом и ругали; а без таких забот она, может быть, кончила бы не так скверно.
- Я? - вскричала старуха. - По отношению к родной дочке? Долг матери по отношению к ее собственному ребенку?
- Это звучит странно, не правда ли? - отозвалась дочь, холодно обратив к ней свое строгое, презрительное, дерзкое и прекрасное лицо. - Но за те годы, какие я провела в одиночестве, я иногда об этом думала, пока не привыкла к этой мысли. В общем, я слыхала немало разговоров о долге; но всегда речь шла о моем долге по отношению к другим. Иной раз - от нечего делать - я задавала себе вопрос, неужели ни у кого не было долга по отношению ко мне.
Мать шамкала, жевала губами, трясла головой, но неизвестно, было ли это выражением гнева, раскаяния, отрицания или же телесной немощью.
- Была девочка, которую звали Элис Марвуд, - со смехом сказала дочь, оглядывая себя с жестокой насмешкой, - рожденная и воспитанная в нищете, никому на свете не нужная. Никто ее не учил, никто не пришел ей на помощь, никто о ней не заботился.
- Никто! - повторила мать, указывая на себя и ударяя себя в грудь.
- Единственная забота, какую она видела, - продолжала дочь, заключалась в том, что иногда ее били, морили голодом и ругали; а без таких забот она, может быть, кончила бы не так скверно.