Тридцатая любовь Марины   ::   Сорокин Владимир Георгиевич

Большую часть времени она лежала на простор ной металлической кровати, положив ногу на ногу,разбросав по подушке свои красивые волосы и куря бесконечные папиросы.

Сладковатый дым расплывался возле ее привлекательного лица, она улыбалась чему-то, глядя в протекший потолок.

В доме жили еще три семьи.

Длинный ломаный коридор кончался тесной кухней с тремя столами и двумя газовыми плитами, работавшими от одного синего баллона, спрятанного возле крыльца в металлический ящик.

Мать готовила плохо и неряшливо — котлеты подгорали, суп от многочасового кипения превращался в бурду, молоко белой шапкой сползало на плиту.

Зато чай, хранившийся в круглой жестяной банке, она заваривала в красивом чайнике, разливала в фарфоровые чашки и пила помногу, с удовольствием чмокая маленькими губами.

— Маринка, моя половинка, — любила говорить она, сажая Марину на колени и отводя подальше руку с потрескивающей папиросой.

Отец чай не любил — выпивал полчашки и уходил на террасу курить и читать газету. Мать садилась к пианино, листала ноты, наигрывала романсы и тихо пела красивым грудным голосом.

Марину забавляли клавиши, она шлепала по ним руками и тоже пела, подражая матери. Иногда мать затевала с ней музыкальные игры, стуча по басам и по верхам:

— Здесь мишка косолапый, а здесь птички поют…

В пять лет Марина уже играла вальсы и этюды Гедике, а в шесть отец уехал по договору на Север «чтоб Маринку на юга повозить». Они остались вдвоем, у матери появились ученики с соседних улиц, печатать она бросила.