Тридцатая любовь Марины   ::   Сорокин Владимир Георгиевич

Она смеялась, играя с Мариной, учила ее музыке, привычнымшлепком освобождая зажатые руки, напевала, протирая посуду, и печатала, сосредоточенно шевеля губами.

Марина стала приглядываться к ней, смотрела на ее руки, вспоминая как они смыкались вокруг чужой шеи, помнила сладостное подрагивание голых коленей, на которых теперь так безмятежно покоилось вязание…

«Она показывает ему все, — думала Марина, глядя на опрятно одетую мать, — „Все, что подлифчиком, все, что под трусами. Все, все, все. И трогает он все. Все, что можно“.

Это было ужасно и очень хорошо. Все, все все показывают друг другу, раздвигают ноги, трутся, постанывая, скрипят кроватями. Но в электричке, в метро, на улице смотрят чужаками, обтянув тела платьями, кофтами, брюками…

— Мама, а отчего дети бывают? — спросила однажды Марина, пристально глядя в глаза матери.

— Дети? — штопающая мать подняла лицо, улыбнулась, — Знаешь детский дом на Школьной?

—Да.

— Вот там их и берут. Мы тебя там взяли. — А в детском доме откуда?

—Что?

— Ну, раньше откуда?

— Это сложно очень, девулькин. Ты не поймешь.

— Почему?

— Это малышам не понять. Вот в школу пойдешь, там объяснят. Это с наукой связано, сложно все.

— Как — сложно?

— Так. Вырастешь — узнаешь.

Через полгода вернулся отец. Еще через полгода она пошла в школу, чувствуя легкость нового скрипучего ранца и время от времени опуская нос в букетище белых георгинов.