JК
Трудная любовь :: Давыдычев Лев Иванович
Страница: 222 из 285У окна стояла проводница – грузная, с обрюзгшим лицом, на котором тихо и ласково светились черные молодые глаза. Она приветливо закивала, спросила:
– Легче тебе, поди? Ну и спала бы. Первого носишь? Муж-от есть?
Лариса закусила губу, отрицательно покачала головой. Женщина вздохнула и отозвалась шепотом:
– Вроде епидемии это нынче. От войны, видать, осталось. Мужики – народ, известное дело, бессознательный. Им нашего брата приголубить – все одно, что выпить. Пройдет похмелье, и опять мужик – вольный человек. А мы любовь-то в себе носим, мыкаемся… Да ты плюнь на своего, не томись. Ты баская, захочешь, пятерых найдешь… Носить тяжело или как?
– Не особенно, – ответила Лариса, которой нравилось слушать негромкий окающий голос.
– Работаешь? – продолжала женщина. – Ну, тебе жизнь – не горе. Забудь дурака, я тебе говорю. Которые ребят бросают, про тех разговор короткий. Не люди они. Одну бросит, другую бросит, а умрет, и не поплачет никто. Некому. Только по могиле кто-ино догадается, что человека зарыли… Иди спать, милая. Меня слушать, не дослушать. Остановка.
«Она права, – думала Лариса, – и мама права. Все правы. А больше всех права я…»
В город поезд пришел рано. Лариса занесла рукопись в редакцию, оставила записки машинистке и Полуярову и направилась домой. Не сняв пальто, она легла на диван и сразу заснула. Снилось ей, что идет она ночью по полю, замерзшая, усталая, еле передвигает ноги. Воет ветер.
– Легче тебе, поди? Ну и спала бы. Первого носишь? Муж-от есть?
Лариса закусила губу, отрицательно покачала головой. Женщина вздохнула и отозвалась шепотом:
– Вроде епидемии это нынче. От войны, видать, осталось. Мужики – народ, известное дело, бессознательный. Им нашего брата приголубить – все одно, что выпить. Пройдет похмелье, и опять мужик – вольный человек. А мы любовь-то в себе носим, мыкаемся… Да ты плюнь на своего, не томись. Ты баская, захочешь, пятерых найдешь… Носить тяжело или как?
– Не особенно, – ответила Лариса, которой нравилось слушать негромкий окающий голос.
– Работаешь? – продолжала женщина. – Ну, тебе жизнь – не горе. Забудь дурака, я тебе говорю. Которые ребят бросают, про тех разговор короткий. Не люди они. Одну бросит, другую бросит, а умрет, и не поплачет никто. Некому. Только по могиле кто-ино догадается, что человека зарыли… Иди спать, милая. Меня слушать, не дослушать. Остановка.
«Она права, – думала Лариса, – и мама права. Все правы. А больше всех права я…»
В город поезд пришел рано. Лариса занесла рукопись в редакцию, оставила записки машинистке и Полуярову и направилась домой. Не сняв пальто, она легла на диван и сразу заснула. Снилось ей, что идет она ночью по полю, замерзшая, усталая, еле передвигает ноги. Воет ветер.