Ты взвешен на весах   ::   Гранин Даниил

Я слухов этих не отвергал. Заслонить его хотел. С безумного какой спрос? Безумство его безобидное. Малюет, допустим, затылки. Я и в самом деле убеждал себя, что он того. Оправдание своей подлости делал.

- Что вы мне плачетесь? - сказал Щербаков. - Вашим признаниям теперь грош цена. Ничего они не стоят.

Опять вышло слишком резко, безжалостно, так, что Челюкин съежился, замолчал. Потом произнес удивленно:

- Отчего мне так тяжело? Значит, это ничего не стоит? - Он смотрел вверх, под потолок, в грязные пятна потеков. - Единственный шанс мне выпал в жизни - и тот упустил. А почему? Мы никак не смиримся, что другой человек может быть совсем не таким, как мы. - Он покачал головой. - Что же, Щербаков, будете делать с этим?.. Великовато для вас.

В мастерской еще не расходились, пили чай с вареньем. Фалеев тоненько пел "Летят утки", подпевали ему вразнобой, хмельно и мякло. Табачный дым колыхался над столом, было шумно, жарко. При появлении Щербакова все стало смолкать. Вид у него был оглушенный и несколько затуманенный, как будто его сильно стукнули по голове. Что с ним, никто не успел спросить, он начал сам, лунатически, каким-то растерянным голосом: "А вы знаете..." Другой бы подождал, пришел в себя; спросили бы - ответил; всегда выгоднее отвечать на вопросы, чем навязываться со своим рассказом. Но в ту пору Щербаков еще был доверчив и не понимал выгоды. Терпения ему не хватало.

Слушали его с любопытством.