JК
Тысячекрылый журавль :: Кавабата Ясунари
Страница: 169 из 217Что же я хочу сказать Вам, почему пишу? Не путевыми же впечатлениями делиться… Какие слова для Вас подскажут мне горы Кудзю, родина отца?
Возможно, мне захочется сказать Вам слова прощания, хотя я прекрасно знаю, что для меня лучше всего проститься с Вами безмолвно. Кажется, мы с Вами мало разговаривали, но все же сказали друг другу очень многое.
Прошу Вас, простите мою мать!
Эту фразу я повторяла при каждой встрече с Вами, вымаливая прощение для мамы.
Когда я впервые пришла к Вам с просьбой о прощении, Вы, должно быть давно знавший о моем существовании, сказали: «…Вот я и фантазировал, как мы будем с этой девочкой разговаривать о моем отце…»
И еще:
«Если бы наступило такое время, когда мы с вами смогли бы спокойно поговорить о благородстве вашей матери, да и о моем отце тоже, как бы хорошо было, правда?»
Такое время наступило. И такое время безвозвратно утрачено. Если бы мы с Вами когда-нибудь встретились и заговорили бы о Вашем отце или о моей матери, я бы и слова не могла вымолвить, только бы дрожала от раскаяния и позора. Наши родители для нас — запретная тема. Разве такие дети, как мы, имеют право любить друг друга? Я пишу об этом, и у меня наворачиваются на глаза слезы.
С тех пор как госпожа Куримото подвергла меня, одиннадцати— или двенадцатилетнюю девочку, позорной пытке, мне глубоко в душу запали ее слова — у «дяди Митани» есть мальчик. Но я никогда не спрашивала «дядю Митани» о его мальчике. Казалось, об этом говорить нельзя.
Возможно, мне захочется сказать Вам слова прощания, хотя я прекрасно знаю, что для меня лучше всего проститься с Вами безмолвно. Кажется, мы с Вами мало разговаривали, но все же сказали друг другу очень многое.
Прошу Вас, простите мою мать!
Эту фразу я повторяла при каждой встрече с Вами, вымаливая прощение для мамы.
Когда я впервые пришла к Вам с просьбой о прощении, Вы, должно быть давно знавший о моем существовании, сказали: «…Вот я и фантазировал, как мы будем с этой девочкой разговаривать о моем отце…»
И еще:
«Если бы наступило такое время, когда мы с вами смогли бы спокойно поговорить о благородстве вашей матери, да и о моем отце тоже, как бы хорошо было, правда?»
Такое время наступило. И такое время безвозвратно утрачено. Если бы мы с Вами когда-нибудь встретились и заговорили бы о Вашем отце или о моей матери, я бы и слова не могла вымолвить, только бы дрожала от раскаяния и позора. Наши родители для нас — запретная тема. Разве такие дети, как мы, имеют право любить друг друга? Я пишу об этом, и у меня наворачиваются на глаза слезы.
С тех пор как госпожа Куримото подвергла меня, одиннадцати— или двенадцатилетнюю девочку, позорной пытке, мне глубоко в душу запали ее слова — у «дяди Митани» есть мальчик. Но я никогда не спрашивала «дядю Митани» о его мальчике. Казалось, об этом говорить нельзя.