У   ::   Иванов Всеволод

Главное, никак к моменту не подходило, а то бы мог и за свои выдать. И Жмарин на меня искоса поглядывал, видимо, ожидая вспышки. Посмотрел он на меня последний раз, поднял бороденку параллельно заводской трубе:

- Сами стихи напишем. Подпевай, Савченко.

- А к чему? Твои, что ли, Егор Петрович. Не знаем...

- Подпевай. Стихи об нас.

Отошел я, Егор Егорыч. Запели они:

Славное море, священный Байкал,

Славный корабль, омулевая бочка.

Эй, баргузин, пошевеливай вал,

Молодцу плыть недалечко...

Юношество забирало круче, старики монотонили, но в общем было в песне кое-какое едино-душие. В перерыве, между куплетами, Савченко, в надежде вернуть меня, не иначе, спросил громко:

- Позволь, Егор Петрович. А где же тут про меня?

- Ишь ты! Сразу захотел! Ты вот вначале из "нижесреднего" выберись, дело омногоэтажь, ну когда-нибудь и про тебя будут петь,- ответил Жмарин.

Ухожу. Трубы. Дым розовый. Радуюсь и восхищаюсь указаниями.

Трудно было понять, каким указаниям щеголевато радовалось и восхищалось сухое и льдис-тое лицо Черпанова. Не будь его личного признания, я вряд ли бы разобрался: щеголеватое восхи-щение можно было б отнести и насчет удачного борща и даже насчет выкуренной папироски. Должен заметить, что хотя лицо Черпанова везде и всюду выражало морозную сухость, но часто мелькала в нем некоторая суетность, все же не переходящая в пустоту.