Угодило зернышко промеж двух жерновов   ::   Солженицын Александр Исаевич

Ночью, когда не сплю, и отталкиваю мысли бередящие, - думаю о сыновьях, - хорошо! Я пишу обращение в Страсбург, но уже и раздваиваюсь, и голос мой расщепляется: чья надменность мне особенно горька - Востока или Запада? кто - безнадёжней к услышанию упрёка? кого мне особенно хочется пронять? - эту ли "гангрену, заливающую человечество", но злость на коммунистов хорошо выпалил и за минувшее лето - а кто скажет всё горькое миру юридистско-коммерционному? Ни его сыны того не говорят, ни, тем более, приезжие. В эту осень как-то ещё так особенно горько складывались все радио-известия а я слушал их каждый день, и "Голос Америки" и Би-би-си, - распаляли меня вмешаться, сказать! Что текло из Америки - скорей свидетельствовало: ничто не сдвинулось, и так же продолжали они сдавать коммунизму мировые позиции и лебезить. После отставки Шлессинджера (оставшегося в моей памяти своим благородным видом и крепким рукопожатием) и нового служебного торжества Киссинджера - я не выдержал и сделал уже совсем политический шаг, которого не следовало, - написал статью в "Нью-Йорк таймс" (1 декабря 1975)*. Это была, от моего темперамента, грубая ошибка, слишком прямой отзыв на американские дела, и тон слишком резкий. Поспешно казалось мне, что в Америке мои речи нисколько не помогли, - и я распалялся к новым, теперь уже в Европе. Особенно мучительно я пережил в эту осень растянувшиеся рыдания общественной Европы над приговором нескольким испанским террористам-убийцам, и как мучительно-трогательно с ними прощались родственники, и лицемерное поведение всех европейских правительств, но особенно, особенно английского, - подхватились грозно защищать права и свободу там, где им менее всего угрозы и где не опасно защищать, - тогда как в сторону СССР они смотрели только от наклонённой спины.