Улицы гнева   ::   Былинов Александр Иосифович

Рудой увидел улыбающегося Бойко с ручным пулеметом на плече, еще не остывшего после удачного маневра, и снова подумал о горьком конце Сидорина.

— Семен! — крикнул Рудой, произнося это имя по-украински: «Сэмэн». — Серега наш погиб, Сидорин, вон лежит. Присмотри за ним...

Он увидел, как вытянулось лицо Бойко, но в следующий момент уже был в подъезде дома, встречая тех, кто только что избежал петли.

— Как, и вы здесь, чертов коновод?! — воскликнул Рудой, узнав капитана Лахно. — Каким ветром вас занесло под виселицу?!

— Я генерал, товарищ... — Лахно ответил полубезумной улыбкой. — Надо уметь распознавать знаки различия. Вам пора бы... Я теперь командую в этом мире. Вперед, милые, аллюр три креста! Раздвиньтесь, камни, не дайте увянуть этим лепесткам...

Лахно улыбался, и Рудой подумал: «Не иначе, с ума сошел».

— Не выдержал, — проговорил он вслух. — Кишка тонка у него...

— Нет, нет, то храбрый человек! — вдруг вмешался белесый Кныш, которого била мелкая дрожь. — Вы не знаете...

Татьяна умирала. Рудой понял это, глянув на ее землистое лицо.

— Они порезали ей грудь, — сказал Щербак. — Переломали руки... Посмотри...

Но Рудой бежал через площадь к улочке, единственному протоку, принимавшему панически убегавших гитлеровцев. Когда-то по этой улочке пролег последний путь Сташенко. Он не добежал тогда к свободе.

За Рудым следовал с ручным пулеметом и дисками Семен Бойко.

— Здесь, Семен, давай станови!

Оба плюхнулись на огороде у летней печки какой-то павлопольской хозяйки: отсюда отлично простреливалась местность.