JК
Восставший из ада :: Баркер Клайв
Страница: 94 из 127Но никогда, даже в самых страшных и фантастичных из ее видений не смела она предположить, что ареной подобных действий может стать комната, мимо которой она проходила десятки раз, в доме, где она совсем недавно была счастлива и так веселилась, и, что называется, средь белого, пусть и пасмурного дня. Безнадежным и полным отчаяния жестом она оттолкнула настырную руку.
– Не будь со мной жестока, – пробормотало существо, и его пальцы, упрямые и бесстрашные, словно осы в октябре, снова коснулись ее тела. – Чего пугаться?
– Там, за дверью… – начала она, думая об ужасном видении изуродованного человека на площадке.
– Но должен же человек чем-то питаться, – ответил Фрэнк. – И ты, разумеется, простишь мне это, а?
Почему она чувствует его прикосновения, удивлялась она про себя. Почему ее нервы не разделяют ее отвращения, почему не онемеют, не умрут под его омерзительной лаской?
– Этого нет. Этого просто не может быть, – прошептала она, но зверь лишь расхохотался.
– Я и сам так иногда себе говорил, – сказал он. – День за днем, ночь за ночью… Старался как-то отогнать страдания, не думать о них. Но у тебя не получится. Тебе придется вкусить все сполна. Ничего не попишешь. Надо терпеть, все придется вытерпеть…
Она понимала, что он прав. Прав той отталкивающей наглой правотой, которую только монстры осмеливаются высказывать вслух. Ему нет нужды льстить или обхаживать ее; ему нечего доказывать и не в чем убеждать. Его обнаженная простота и откровенность – на грани извращения. За гранью лживых уверений, присущих вере, за пределами морали и нравственности.
И еще она понимала, что вынести этого не способна.
– Не будь со мной жестока, – пробормотало существо, и его пальцы, упрямые и бесстрашные, словно осы в октябре, снова коснулись ее тела. – Чего пугаться?
– Там, за дверью… – начала она, думая об ужасном видении изуродованного человека на площадке.
– Но должен же человек чем-то питаться, – ответил Фрэнк. – И ты, разумеется, простишь мне это, а?
Почему она чувствует его прикосновения, удивлялась она про себя. Почему ее нервы не разделяют ее отвращения, почему не онемеют, не умрут под его омерзительной лаской?
– Этого нет. Этого просто не может быть, – прошептала она, но зверь лишь расхохотался.
– Я и сам так иногда себе говорил, – сказал он. – День за днем, ночь за ночью… Старался как-то отогнать страдания, не думать о них. Но у тебя не получится. Тебе придется вкусить все сполна. Ничего не попишешь. Надо терпеть, все придется вытерпеть…
Она понимала, что он прав. Прав той отталкивающей наглой правотой, которую только монстры осмеливаются высказывать вслух. Ему нет нужды льстить или обхаживать ее; ему нечего доказывать и не в чем убеждать. Его обнаженная простота и откровенность – на грани извращения. За гранью лживых уверений, присущих вере, за пределами морали и нравственности.
И еще она понимала, что вынести этого не способна.