В больнице для умалишенных   ::   Салтыков-Щедрин Михаил Евграфович

Я, с своей стороны, тоже роптал, потому что, после тонких обедов у товарищей, гусь, отзывающийся льняной избоиной, казался мне кушаньем, могущим играть роль где-нибудь на постоялом дворе, а никак не в столовой благовоспитанных людей. И вдруг, среди этих ропотов, в передней раздается гвалт, звяканье шпаг, споры с кухаркой, и через минуту в нашу скромную столовую врывается целая гурьба веселых молодых людей.

Мгновенно перед моим умственным взором пронеслись все мои недавние хвастовства. И тетенькино фрейлинство, и куаферы, и француз-повар, и знаменитое "gigot, dont vous me direz des nouvelles" {"баранина, которую вы долго помнить будете",}. Тетенька испуганно вращала зрачками, дети ревели, не позволяя обтереть замазанные соусом личики. Я страдал невыносимо, но и среди страданий меня не оставляла мысль, что на лестнице у нас воняет, что в передней темно и что, наконец, на столе стоит... гусь!

- Тетенька! ради Христа... одну бутылку шампанского... одну! - сказал я, не помня сам, что говорю.

Громовый хохот веселой толпы был ответом на мою мольбу.

- Madame! ne vous derangez pas! {Сударыня! не беспокойтесь!} - выступил вперед Simon Накатников, самый глупейший и в то же время самый злейший из моих преследователей, - mais... Dieu me pardonne! {Но...