В круге первом (том 2)   ::   Солженицын Александр Исаевич

После этого в потоке зэков, как в стаде, возвращающемся в деревню, Рубин пришел в тюрьму. Как всегда под подушкой у него, под матрасом, под кроватью и в тумбочке вперемежку с едой, лежало десятка полтора переданных ему в передачах самых интересных (для него одного, потому их и не растаскивали) книг: китайско-французский, латышско-венгерский и русско-санскритский словари (уже два года Рубин трудился над грандиозной, в духе Энгельса и Марра, работой по выводу всех слов всех языков из понятий "рука" и "ручной труд" - он не подозревал, что в минувшую ночь Корифей Языкознания занес над Марром резак); потом лежали там "Саламандры" Чапека; сборник рассказов весьма прогрессивных (то есть сочувствующих коммунизму) японских писателей; "For Whom the Bell Tolls" (Хемингуэя, как переставшего быть прогрессивным, у нас переводить замялись); роман Эптона Синклера, никогда не переводившийся на русский; и мемуары полковника Лоуренса на немецком, ибо достались в числе трофеев фирмы Лоренц. В мире было необъятно много книг, самых необходимейших, самых первоочередных, и жадность все их прочесть никогда не давала Рубину возможности написать ни одной своей. Сейчас Рубин готов был глубоко за полночь, вовсе не думая о завтрашнем рабочем дне, только читать [12] и читать. Но к вечеру и остроумие Рубина, и жажда спора и витийства также бывали особенно разогнаны - и надо было совсем немного, чтобы призвать их на служение обществу.