В людях   ::   Горький Максим

- Молодец, - хвалила она, - есть терпение, будет и уменье!

Каждый раз, когда у неё скоплялось немножко денег от продажи грибов и орехов, она раскладывала их под окнами "тихой милостыней", а сама даже по праздникам ходила в отрепье, в заплатах.

- Хуже нищей ходишь, срамишь меня, - ворчал дед.

- Ничего, я тебе - не дочь, я ведь не в невестах...

Их ссоры становились всё более частыми.

- Я не более других грешен, - обиженно кричал дед, - а наказан больше!

Бабушка поддразнивала его:

- Черти знают, кто чего стоит. И говорила мне с глазу на глаз:

- Боится старик мой чортушек-то! Вон как стареет быстро, со страху-то... Эх, бедный человек...

Я очень окреп за лето и одичал в лесу, утратив интерес к жизни сверстников, к Людмиле, - она казалась мне скучно-умной...

Однажды дед пришёл из города мокрый весь - была осень, и шли дожди встряхнулся у порога, как воробей, и торжественно сказал:

- Ну, шалыган, завтра сбирайся на место!

- Куда ещё? - сердито спросила бабушка.

- К сестре твоей Матрёне, к сыну её...

- Ох, отец, худо ты выдумал!

- Молчи, дура! Может, его чертёжником сделают.

Бабушка молча опустила голову. Вечером я сказал Людмиле, что ухожу в город, там буду жить.

- И меня скоро повезут туда, - сообщила она задумчиво. - Папа хочет, чтобы мне вовсе отрезали ногу, без ноги я буду здоровая.

За лето она похудела, кожа лица её стала голубоватой, а глаза выросли.

- Боишься? - спросил я.

- Боюсь, - сказала она, беззвучно заплакав.