Страница:
39 из 48
— Про какого Перфильева ты говоришь? Ивана Павловича?
— Верно… Он самый!
— Ну, значит, неправда, — волнуясь, заговорила Лена. — И, значит, все ты неправду говоришь.
— Убей меня бог… Кого хошь спроси…
— И неправда… и не клянись… Я сама Перфильева помню, и ничего этого не было, и умер он просто от тифа… И было это не очень давно…
Лена говорила горячо и с таким убеждением, что Силуян невольно покорился. Он с некоторой досадой подхлестнул пристяжку и потом спросил:
— А где его хоронили, когда вы знаете?
— А хоронили в имении.
— Ну, верно.
Он грустно помолчал и сказал с убеждением:
— Ну, стало быть, у мертвого у него живот расперло, вот как, милая: у мертвого. Это верно!
Лена беспомощно откинулась на подушку. Она была глубоко оскорблена и обижена, и ей хотелось плакать. Она еще не сознавала ясно, что у нее так болит и какие опустошения произошли в стройном мире ее фантазий. Ей казалось только, что она оскорблена за отца, за дядю, за фамильярность, с какой ямщик отзывался о спящем, наконец за ту возмутительную ложь, на которой она его поймала…
И ей показалось, что самая природа насупилась и загрустила еще больше. Черта между землей и небом потемнела, поля лежали синие, затянутые мглой, а белые прежде облака — теперь отделялись от туч какие-то рыжие или опаловые, и на них умирали последние отблески дня, чтобы уступить молчаливой ночи. Они тихо скучивались, вздымались, громоздились в возрастающем беспорядке и тревоге.
|< Пред. 37 38 39 40 41 След. >|