В поле   ::   Бунин Иван Алексеевич

И, покачивая головой, Яков Петрович продолжает

Раз в незабвенную жизни минуту,

Раз я увидел созданье одно,

В коем все сердце мое вмещено

В коем все сердце мое вмещено

Все прошло, пролетело... Грустные думы клонят голову... Но печальной удалью звучит песня:

Что ж ты замолк и сидишь oдинoкo?

Стукнем бокал о бокал и запьем

Грустную думу веселым вином!

- Не приехала бы барыня, - говорит Яков Петрович, дергая струны гитары и кладя ее на лежанку. И старается не глядеть на Ковалева.

- Кого! - отзывался Ковалев. - Очень просто.

- Избавь бог, плутает... В рог бы потрубить... на всякий случай... Может быть. Судак едет. Ведь замерзнуть-то недолго. По человечеству надо судить...

Через минуту старики стоят на крыльце. Ветер рвет с них одежду. Дико и гулко заливается старый звонкий рог на разные голоса. Ветер подхватывает звуки и несет в непроглядную степь, в темноту бурной ночи.

- Гоп-гоп! - кричит Яков Петрович.

- Гоп-гоп! - вторит Ковалев.

И долго потом, настроенные на героический лад, не унимаются старики. Только и слышится:

- Понимаешь? Они тысячами с болота на овсяное поле! Шапки сбивают!.. Да всё матерые, кряковые! Как ни дам просто каши наварю!

Или:

- Вот, понимаешь, я и стал за сосной. А ночь месячная хоть деньги считай! И вдруг прет... Лобище вот этакий... Как я его брызну!

Потом идут случаи замерзания, неожиданного спасения... Потом восхваление Лучезаровки.

- До смерти не расстанусь! - говорит Яков Петрович. - Я все-таки тут сам себе голова. Имение, надо правду сказать, золотое дно.