В поле   ::   Бунин Иван Алексеевич

- Мы в дурацкой ажитации, ни больше ни меньше!

- Не ночевать же он останется в харчевне!

- А ты что думаешь? Ему очень нужно!

- Положим, здорово метет...

- Ничего там не метет. Обыкновенно, не лето...

- Да ведь трус государственный! Замерзнуть боится...

- Да как же это замерзнуть? День, дорога табельная...

- Постойте! - перебивает Ковалев. - Кажется, подъехал..

- Я говорю тебе, выйди, посмотри! Ты, ей-богу, совсем отетеревел нынче! Надо же самовар ставить и соломы надергать.

- Да ведь, конечно, надо. А то что ж там сделаешь ночью?

Ковалев соглашается, что идти за соломой необходимо, но ограничивается приготовлениями к топке: он подставляет к печке стул, взлезает на него, отворяет заслонку и вынимает вьюшки. В трубе начинает завывать на разные голоса ветер.

- Впусти хоть собаку-то! - говорит Яков Петрович.

- Какую собаку? - спрашивает Ковалев, кряхтя и слезая со стула.

- Да что ты дураком-то прикидываешься? Флембо, конечно, - слышишь, визжит.

Правда, Флембо, старая сука, жалобно повизгивает в сенцах.

- Надо бога иметь, - прибавляет Яков Петрович. - Ведь она замерзнет... А еще охотник! Лодырь ты, брат, как я погляжу! Уж, правда, байбак.

- Да оно и вы-то, должно быть, из той же породы, улыбайся Ковалев, отворяет дверь в сенцы и впускает в девичью Флембо.

- Затворяй, затворяй, пожалуйста! - кричит Яков Петрович. - Так и понесло по ногам холодом... Куш тут! грозно обращается он к Флембо, указывая пальцем под лавку.

Ковалев же, прихлопывая дверь, бормочет:

- Там несет - свету божьего не видно!..