JК
Великое сидение :: Люфанов Евгений Дмитриевич
Страница: 109 из 1102Оказывалось же, что они себе немалую выгоду от такого заступничества извлекали: взятки с потерпевших брали как до начала своего ходатайства перед царем, так и по решении дела. И, если дело вершилось для просителя вполне счастливым исходом, то в благодарность и подарок брался отменный.
Пока велся разбор этого прохиндейства, Монсам приказно было никуда из Москвы не отлучаться и находиться как бы под домашним арестом. Страха они натерпелись, со дня на день ждали, что окажутся нищими да и в Преображенский приказ на устрашение попадут, а там у Федора Юрьевича Ромодановского суровые разговоры бывают.
Не знали, радоваться или еще больше страшиться, выслушивая предложение новоявленного родственника Кейзерлинга, бравшегося увезти в Пруссию тысячерублевую ценность – портрет царя. Ценность его заключалась, понятно, не в изображении ставшей уже ненавистной царской персоны, а в обилии украшавших ее драгоценностей.
– А если царь прикажет возвратить ему портрет?
– Сказать, что неизвестно кто украл.
– А почему не заявляли об этом?
– Боялись его гнева.
Кейзерлинг настоял увезти портрет, благо ему, как посланнику, дорога в Пруссию никакими шлагбаумами не перегорожена.
Петр о своем портрете не напоминал и уже не удручен был изменой Анхен, узнав о лихоимстве этой семьи. Розыск велел прекратить. Сам виноват – словно на поводу был у Монсов и тем потакал их алчности.
Да и замена былой фаворитке нашлась.
Пока велся разбор этого прохиндейства, Монсам приказно было никуда из Москвы не отлучаться и находиться как бы под домашним арестом. Страха они натерпелись, со дня на день ждали, что окажутся нищими да и в Преображенский приказ на устрашение попадут, а там у Федора Юрьевича Ромодановского суровые разговоры бывают.
Не знали, радоваться или еще больше страшиться, выслушивая предложение новоявленного родственника Кейзерлинга, бравшегося увезти в Пруссию тысячерублевую ценность – портрет царя. Ценность его заключалась, понятно, не в изображении ставшей уже ненавистной царской персоны, а в обилии украшавших ее драгоценностей.
– А если царь прикажет возвратить ему портрет?
– Сказать, что неизвестно кто украл.
– А почему не заявляли об этом?
– Боялись его гнева.
Кейзерлинг настоял увезти портрет, благо ему, как посланнику, дорога в Пруссию никакими шлагбаумами не перегорожена.
Петр о своем портрете не напоминал и уже не удручен был изменой Анхен, узнав о лихоимстве этой семьи. Розыск велел прекратить. Сам виноват – словно на поводу был у Монсов и тем потакал их алчности.
Да и замена былой фаворитке нашлась.