JК
Венгерский набоб :: Йокаи Мор
Страница: 592 из 592Но сам-то мнит, будто и по сю пору обаятелен, даже неотразим, и с каждой красивой дамой и девицей любезничает напропалую, воображая, что все от него без ума. Те смеются над ним, а он думает: радуются, его видя.
Ежедневно ему выдается золотой, из-за чего в Пеште приходится сидеть, покидая его лишь после Яношева дня, когда он получает сотню зараз и, пока она ведется, не возвращается; но держится по-прежнему так, будто у него миллионы. Все заграничное превозносит, а отечественное хулит. Faute de mieux - за неимением лучшего - мирится со своим положением, но сердце его, если имеется у него таковое, снедает вечная _тоска по родине_: Парижу.
Все без исключенья почитают его фигурой весьма комической и в свете принимают лишь потехи ради.
Экий бедняга!
Других в преклонном возрасте обыкновенно уважают, а он посмешищем стал в тех кругах, где когда-то задавал тон, был главным действующим лицом.
Другие страдать и мыслить способны после перенесенных невзгод, - выше их могут в своей печали подняться и, презрев жизнь, умереть достойно. Это служит им утешением. Он же, ни думать, ни чувствовать не умея, все-таки жить жаждет, жить. И в этом его наказание.
Ежедневно ему выдается золотой, из-за чего в Пеште приходится сидеть, покидая его лишь после Яношева дня, когда он получает сотню зараз и, пока она ведется, не возвращается; но держится по-прежнему так, будто у него миллионы. Все заграничное превозносит, а отечественное хулит. Faute de mieux - за неимением лучшего - мирится со своим положением, но сердце его, если имеется у него таковое, снедает вечная _тоска по родине_: Парижу.
Все без исключенья почитают его фигурой весьма комической и в свете принимают лишь потехи ради.
Экий бедняга!
Других в преклонном возрасте обыкновенно уважают, а он посмешищем стал в тех кругах, где когда-то задавал тон, был главным действующим лицом.
Другие страдать и мыслить способны после перенесенных невзгод, - выше их могут в своей печали подняться и, презрев жизнь, умереть достойно. Это служит им утешением. Он же, ни думать, ни чувствовать не умея, все-таки жить жаждет, жить. И в этом его наказание.