Владимир Ковалевский: трагедия нигилиста   ::   Резник Семен Ефимович

Подобные мысли возникали у него еще осенью. Он даже обращался к врачу – старинному другу своему Петру Ивановичу Бокову. И тот нашел, что с ним в самом деле неладно, да и остался, по выражению Владимира Онуфриевича, «в той же иллюзии».

Но Ковалевскому не нужна подобная уловка. Он «совершенно нормален и, конечно, здоровее головою и умом теперь, чем был все время с выхода из училища и до этого лета». Просто теперь он точно знает себе цену: он никчемный человек, вся жизнь доказывает его пустоту и поверхностность. «Я видел ужасно много добра от людей, почти от всех, с которыми сходился, но платил им за это злом, вообще люди были всегда ко мне очень добры и величайший мой враг – это я сам».

Помилуйте! Себе он, положим, навредил немало! Но кому же другому причинил зло? И неужели ни от кого не терпел несправедливости? А как же клеветник, чье имя так и осталось ему неизвестным? А Синцов? А Рагозин, положим, ни в чем перед ним не виноватый, да ведь Владимир Онуфриевич числил же его лютым своим врагом?

Теперь не то, не то! Теперь он во всем винил только себя, безропотно взваливая на свои плечи собственные и чужие грехи, каясь в тех и других с беспощадностью праведника, готовящегося перейти в лучший мир. Отличие состояло лишь в том, что праведник уповает на милость божию. Неисправимый же нигилист и дарвинист, Владимир Ковалевский в бога не веровал и на жизнь вечную надеяться не мог. И если жалел себя, то только за то, что «за все упущения и безумства в жизни» приходилось ему расплачиваться зараз.