Владимир Ковалевский: трагедия нигилиста   ::   Резник Семен Ефимович

Прав он, а не Мечников! Придется Илье публично отказываться от своей «критики».

А Саша, несмотря ни на что, считает Мечникова другом. Восхищается его талантливостью. Уверяет, что Мечникова ждет громкая слава в науке… А ведь Илья – просто болтун и сплетник.

Перед Владимиром возникла тощая фигура Мечникова, его вытянутое лицо, маленькие близорукие глазки, самоуверенность в движениях и неприятном гортанном голосе… Снова в сердце закипела бессильная ярость.

Саша предупреждал, что до добра эти конспирации не доведут. Саша все знал заранее… Знал и предупреждал. Уговаривал, чтобы Владимир занялся какой-нибудь положительной наукой. Химией, что ли. Или, как он, зоологией… Авось, сделал бы что-нибудь путное – богом ведь, кажется, не обижен.

Да, уговаривал Саша. Предупреждал. Но ведь не уговорил… Не заставил! Во Владимире зашевелилось нехорошее чувство к брату. Свою дорогу Саша нашел безошибочно, а вот его наставить на путь истинный не сумел…

За окном стал пробиваться серенький осенний рассвет, и мысли потекли в другом направлении. Скоро русская граница. То есть долгая томительная стоянка. Проверка паспортов и досмотр вещей. Деловитые полицейские, мягкой осторожной рысцой пробегающие по вагону…

На сей раз Владимиру опасаться нечего. Кажется, впервые он возвращается в Россию без тайного груза, уложенного под ложное дно чемодана. Только письмо Герцена может служить уликой. К тому же – в нем имена: Бакунин, Серно-Соловьевич, Ламанский.