Волшебник   ::   Набоков Владимир Владимирович

На асфальтовой аллейке все рокотало от роликов, а у края панели шла частная игра в классы, -- и, в ожидании своей очереди, отставя ногу, скрестив горящие руки на груди, наклонив мреющую голову, вея страшным каштановым жаром, теряя, теряя лиловое, истлевающее под страшным, неведомым ей взглядом... но еще никогда придаточное предложение его страшной жизни не дополнялось главным, и он прошел, стиснув зубы, ахая про себя и стеная, а затем мельком улыбнулся малышу, который вбежал ему в ножницы ног. "Улыбка рассеянности, -- подумал он жалко, -- но все-таки ведь рассеянным бывает только человек".

На рассвете, опустив плавник, отложив снулую книгу, он вдруг набросился на себя -- почему, дескать, поддался скуке отчаяния, почему не попробовал полностью разговориться, а там и подружиться с этой вязальщицей, шоколадницей, полугувернанткой, -- и он вообразил жовиального господина (пока что лишь внутренними органами похожего на него), который таким образом нажил бы возможность -- все так же жовиально -- на колени к себе забирать эхтышалунью. Он знал, что хоть нелюдим, а находчив, упорчив, умеет понравиться, -- в других отраслях жизни ему не раз приходилось выдумывать себе тон или цепко хлопотать, не смущаясь тем, что непосредственный предмет хлопот в лучшем случае находится лишь в косвенном отношении к отдаленной цели. Но когда цель ослепляет, и душит, и сушит гортань, когда здоровый стыд и хилая трусливость сторожат каждый шаг...