Страница:
22 из 37
И разве понять эту жизнь таким духарикам, как этот израненный, небось даже и в кэпэзэ не сидевший мужичок — лесной начальничек? Чтобы понять вкус свободы, надо потерять ее прежде.
Ах, свобода, свобода! Вот она, рядом, и на пути всего лишь этот мужичок. Да неужто он?..
— Зачем? — повторил вопрос Егор Романович, и Хыч поморщился, туго придумывая, что сказать.
Егор Романович вытер ладонью затрепетавшего от удовольствия коня, снял с него седло, потом сел подле огня, закурил и стал сушить изодранные штаны. Курева Хычу он не предложил, хотя у того и загорелись глаза жадностью.
Стянув сапоги, Егор Романович приспособил на палочки портянки и задумчиво уставился на огонь.
— У людей и без тебя горя и бед хватает, — не дождавшись ответа, сказал он и показал на огонь: — Иди уж, грейся, скрючился как цуцик.
Оттого что Егор Романович не дал закурить и говорил с ним так обидно и никакого страха и злобы не показывал, Хыч вдруг заныл, стал кататься по камням и колотить себя кулаками но голове.
— Эк избаловался! — глянул через плечо Егор Романович и досадливо покачал головой.
— Семь побегов! — выл Хыч. — Я дохлятину ел!.. Баранину-у-у! Копченую-у-у! Знаешь, что это? — И вдруг бросился на Егора Романовича, растопырив пальцы с грязными ногтями: — Уйди с дороги, фрайер! З-задавлю! В мешке, копченого, унесу!
Егор Романович пихнул Хыча ногой, рванул подпругу от седла и вытянул его по морде. Потом лупил уже по чему попало, приговаривая:
— За дохлятину! За баранину! За пакость! — Обессилел.
|< Пред. 20 21 22 23 24 След. >|