Цеховики   ::   Рясной Илья

— Тихий, как же…

— Правда отпускаете?

— Куда я денусь?

— Ах, начальник, ах, спасибо.

Он заулыбался. По обаянию его улыбка могла сравниться разве что с оскалом кобры, готовящейся укусить зазевавшегося путника.

— Распишитесь, — я протянул постановление об изменении меры пресечения. Нуретдинов внимательно прочитал его и расписался.

— Бежать не советую. По двести восемнадцатой дают лишение свободы редко. Возможно, отделаетесь условным сроком.

— Ай, какой бежать, о чем вы? Я вызвал выводного.

— Понадобитесь, я вас вызову повесткой.

Улыбаясь и кланяясь, Нуретдинов попятился к дверям.

— Ай, спасибо, начальник, что отпустили. Благодарен всегда буду. Если что надо, скажи, помогу.

Взгляд его был холоден и остр, как стилет. Нетрудно было понять, что единственная форма благодарности, на которую можно от него рассчитывать, — это кинжал в живот. Встреться только с ним где-нибудь в горном ущелье — отрежет голову и положит в сумку как военный трофей, басмаческая душа. Интересно, какими все же делами он занимался в Узбекистане? Грек говорит, что закатывал людей в асфальт. Много закатал? Об этом только сам Нуретдинов и знает…

Нуретдинов жил в однокомнатной квартире в центре города. Как только он вышел из СИЗО, тут же попал под колпак. Мы ежедневно читали рапорта групп наружного наблюдения. По ним выходило, что Нуретдинов вел пристойный образ жизни. Честно спит. Честно ест. Честно ходит в магазин.