Возвращение в ад   ::   Берг Михаил

Однако даже если в доме никого нет, тишина все равно никогда не бывает полной; если прислушаться повнимательней, то можно различить шелестение шин машины, одиноко проехавшей по нашей тихой улочке, или легкое позванивание трамвая где-то за несколько кварталов отсюда; вот внизу обиженной клизмой мяукнула кошка; вот торопливым косноязычным лепетом зашептали листья, возмущенные ветром; тишина всегда разная, хотя и имеет нечто, присущее только ей: это целокупная тишина, принадлежащая только мне. И просыпание никогда не омрачается сожалением, что я почему-то проспал, теперь куда-то опоздаю, что надо спешить и торопиться - время придерживает себя под уздцы, напоминая речку, затянутую льдом. Блаженное, потому к бессмысленное ощущение звенящего в ушах покоя и прострации, непостижимое и безвозвратное, никогда не повторяющееся в дальнейшем, ибо сопряжено оно с иллюзией, что все на свете подождет меня, что я еще успею осуществить все свои крамольные мечты.

А можно вспомнить и наши с бабушкой Марией трапезы, которые с ней, в отличие от мамы, всегда непростые, бабушка Мария обожает церемониал, ибо успела кончить гимназию еще до революции и полна мыслями о важности этикета. Поэтому мне надо сидеть чинно, ни в коем случае - нога на ногу; на тарелке меня ожидает белая салфетка, а иногда на чистой папиросной бумаге своим бисерным почерком, напоминающим выложенные в ряд бусы, бабушка Мария пишет "меню".