Времетрясение   ::   Воннегут Курт

Только тогда кним вернулась свобода воли.

Я размышлял в тот вечер, пока Лили на сцене притворялась покойником, что, когда она окончит школу, мне будет семьдесят восемь, восемьдесят два — когда окончит колледж, и так далее. Что это, как не воспоминание о будущем?

Что меня в тот вечер по-настоящему поразило — так это прощание Эмили в последней сцене. После того как могильщики, похоронив ее, ушли с холма вниз к своей деревне, она сказала: "Прощай, прощай, мир. Прощай, Гроверс-Корнерс… Мама и папа. Прощайте, тикающие часы… и мамины подсолнухи. Завтраки и кофе. Новая отутюженная одежда и горячие ванны… и сон, а потом — подъем. О, Земля, ты слишком чудесна, чтобы кто-нибудь смог это понять.

Понимают ли люди, что живут, пока они живут? И каждую, каждую минуту?"

Я сам становлюсь своего рода Эмили каждый раз, когда слышу этот монолог. Я еще не умер, но есть на Земле место, такое же простое и безопасное, такое же понятное, такое же приятное, каким было Гроверс-Корнерс на рубеже веков, с такими же тикающими часами, мамой и папой, новой отутюженной одеждой и всем остальным, и с этим местом я уже попрощался, попрощался черт знает как давно.

Это даже не место, это первые семь лет моей жизни, пока сначала Великая депрессия, а потом — Первая мировая война не утопили все в дерьме.

Говорят, что, когда стареешь, первое, что случается, — это у тебя отказывают или глаза, или мозги. Не правда. Первое, что случается, — это разучиваешься парковаться.