JК
Все голубые фишки :: Лебедев Andrew
Страница: 211 из 290У них все положительные герои были убежденными коммуняками – и Дауге, и все иные…
У Жеки от этих умных речей Вячеслава Аркадьевича всегда теперь случалась эрекция…
– Да и сам эффект любви к фантастике у нас, – это чисто советский, совковый эффект, – продолжал мяукать любимый голос, – На Западе к фантастике относились чисто как к развлекательной литературе. А в Советской России – нет. Здесь ловили аллюзию, намёк. И Стругацкие были королями этой аллюзии. У нас из-за этой мастурбативной любви к аллюзиям – что сродни любви не к реальной жизни, а к глянцевой фотографии, интеллигенция еще и театр любила. Любила так, как нигде во всем мире его никто никогда не любил. Ходили в Театр На Таганке, чтобы описаться от восторга от смелости режиссера, который позволил себе какой-то двойственно толкуемый невинный намек… Не понимая, что намек для режима – это комариный укус. Это фига в кармане.
Слушая Вячеслава Аркадьевича, его журчащий мелодичный котовий мяв, Жека испытал эрекцию и полез рукою в джинсы, потеребить свой истосковавшийся по ласке розовый краешек организма.
За этим тереблением и застал его внезапный, словно порыв ветра, отец.
– Какая же ты гадина, – сказал старший Богуш, потирая подвывихнутую от удара кисть правой руки.
На диване лежал расплющенный от удара телефончик.
А из того места, где было Жекино ухо, обильно текла черная венозная кровь.
– Какая же ты гадина…
Потом Брусилов самолично накладывал Жеке повязку.
– Не надо в травмотологическое ехать, – сказал он, успокаивающе, – что там запишут? Какова причина травмы? В суд на компанию Эриксон подавать, что трубки хрупкие делают? Папка ударил, трубка раскололась и пол-уха отрезала… Ну, ничего, будешь теперь, как Ван-Гог.
У Жеки от этих умных речей Вячеслава Аркадьевича всегда теперь случалась эрекция…
– Да и сам эффект любви к фантастике у нас, – это чисто советский, совковый эффект, – продолжал мяукать любимый голос, – На Западе к фантастике относились чисто как к развлекательной литературе. А в Советской России – нет. Здесь ловили аллюзию, намёк. И Стругацкие были королями этой аллюзии. У нас из-за этой мастурбативной любви к аллюзиям – что сродни любви не к реальной жизни, а к глянцевой фотографии, интеллигенция еще и театр любила. Любила так, как нигде во всем мире его никто никогда не любил. Ходили в Театр На Таганке, чтобы описаться от восторга от смелости режиссера, который позволил себе какой-то двойственно толкуемый невинный намек… Не понимая, что намек для режима – это комариный укус. Это фига в кармане.
Слушая Вячеслава Аркадьевича, его журчащий мелодичный котовий мяв, Жека испытал эрекцию и полез рукою в джинсы, потеребить свой истосковавшийся по ласке розовый краешек организма.
За этим тереблением и застал его внезапный, словно порыв ветра, отец.
– Какая же ты гадина, – сказал старший Богуш, потирая подвывихнутую от удара кисть правой руки.
На диване лежал расплющенный от удара телефончик.
А из того места, где было Жекино ухо, обильно текла черная венозная кровь.
– Какая же ты гадина…
Потом Брусилов самолично накладывал Жеке повязку.
– Не надо в травмотологическое ехать, – сказал он, успокаивающе, – что там запишут? Какова причина травмы? В суд на компанию Эриксон подавать, что трубки хрупкие делают? Папка ударил, трубка раскололась и пол-уха отрезала… Ну, ничего, будешь теперь, как Ван-Гог.