Вторые стружки   ::   Лукницкий Сергей

Когда папа умер, мне было девятнадцать, я дал ему странный очерк. Он напечатал его. Он первый, кто утвердил мое право творить в этом мире. Для меня он был недосягаемым начальником в то время. Потому что начальство и творчество было тождественно в советскую эпоху.

А знаете, почему Борис Кравцов, прокурор России, не погиб, когда подонок из колонии сбежавший выстрелил ему из обреза в сердце. Потому что в сорок втором он совершил нечто Богу угодное, - вынес на руках из окружения раненого командира и получил звезду Героя. Пуля негодяя тридцать лет спустя попала в звезду! Фантастика!

В философии это называется "стрелой времени".

Только почему ко мне снова и снова приходят строки С. Маршака:

Года четыре был я бессмертен,

Года четыре был я беспечен.

Ибо не знал я о будущей смерти,

Ибо не знал я, что век мой - не вечен.

Вы, что умеете жить настоящим,

В смерть, как бессмертные дети не верьте.

Миг этот будет всегда предстоящим,

Даже за час, за мгновенье до смерти...

29. ХОРОШИЙ КОНЕЦ

Читатель любит, когда все заканчивается миром. Зло наказано, добро заоодно тоже. Но что поделать, мы живем в России.

Дочь секретаря обкома была обворожительна и капризна. И она хотела свадьбы. Я жаждал любви. На седьмом этаже, потрясающей по тем временам квартиры происходила помолвка. Мамочка моя стала ее вынужденной участницей. Беготня вокруг накрываемого стола, разносолы, сменяемые еще большими деликатесами. Хмурый папа невесты, не выходящий из кабинета.