Выкрикивается лот 49   ::   Пинчон Томас Рагглз

Мой психоаналитик, преследуемый израильтянами, сошел с ума; мой муж под действием ЛСД ползет, как ребенок, из комнаты в комнату, уползая все дальше в свой пряничный домик – в самого себя, все дальше и все безнадежней уходит от того, что, как верилось мне, может сойти за любовь до гроба; мой единственный за всю супружескую жизнь любовник сбежал с разбитной пятнадцатилетней девчонкой; мой лучший проводник в Тристеро покончил с собой. Где я?

– Простите, – произнес Бортц, не мигая глядя на нее.

Эдипа выдержала его взгляд.

– Для своей постановки он пользовался только этим изданием? – спросила она, показывая на книгу в бумажной обложке.

– Нет, – нахмурившись, ответил Бортц. – Он также использовал мое издание в твердом переплете.

– Но в тот вечер, когда вы смотрели спектакль… – Ослепительно яркое солнце играло на разбросанных бутылках. – Как Дриблетт закончил четвертый акт? Какие слова он – то есть Дженнаро – произнес, когда все собрались на берегу озера после чуда?

– «Они служили раньше "Торн и Таксис", – продекламировал Бортц, – Теперь у них хозяин – шип стилета/И рог безмолвный общего секрета».

– Точно, – согласились аспиранты, – да.

– Это все? А остальное? Второе двустишие?

– В тексте, который я считаю основным, – сказал Бортц, – в этом двустишии последняя строка отсутствует. Книга, которая хранится в Ватикане, – всего лишь непристойная пародия. Окончание «От Анжело безжалостных курьеров» было добавлено в ин-кварто 1687 года. Уайтчепеловская версия недостоверна. Так что Рэнди принял единственно верное решение: вообще исключил сомнительное место.

– Но в тот вечер, когда я смотрела спектакль, – возразила Эдипа, – Дриблетт произнес слово Тристеро – значит, он использовал строки из ватиканского текста.

Лицо Бортца не изменилось.

– Что ж, это его право.