JК
Выдумщик (Виртуозный грабеж) :: Леонов Николай Иванович
Страница: 38 из 49Только когда они оказались на месте и их встретили солидные благожелательные люди, проводили в комнату, где на столе стояла бутылка дорогого коньяка и фрукты, когда выяснилось, что оркестр полностью на месте и гости с нетерпением ждут певца, Чумаченко наконец почувствовал себя лучше.
Насколько ему было известно, в клубе праздновали день рождения какого-то короля таблеток. Так про себя называл его Чумаченко, потому что не любил слова «фармацевт». Он не мог это чисто выговорить. Некоторые слова не давались ему с детства, хотя дебилом его никто не рискнул бы назвать. Он был смышленым ребенком. Собственно говоря, никто тут и не заставлял его произносить слово «фармацевт». Чумаченко вообще не пустили в главное помещение, где стояли столы, где произносились тосты и где Рудницкий под звон меди и переборы струн выпевал бархатным голосом свой сентиментальный репертуар. Чумаченко из-за этого не расстраивался – хозяева с самого начала полностью с ним расплатились да еще и позволили на халяву посидеть в баре на первом этаже. Бармен здесь был под стать всей остальной публике – похожий на английского дворецкого мужчина с седыми висками, спокойный и внимательный, не гнущий из себя царя природы на манер той шушеры, что смешивает коктейли в модных клубах. Он обслуживал Чумаченко так, словно тот платил за напитки звонкой монетой, и даже о погоде с ним побеседовал.
А Чумаченко многого и не надо было. Он потягивал у стойки обжигающий виски за счет заведения, нежно поглаживал хрустящие во внутреннем кармане купюры и вполуха слушал, как где-то за стеной Рудницкий с чувством выпевает про ушедшую любовь. На душе у Чумаченко было тепло и уютно.
Насколько ему было известно, в клубе праздновали день рождения какого-то короля таблеток. Так про себя называл его Чумаченко, потому что не любил слова «фармацевт». Он не мог это чисто выговорить. Некоторые слова не давались ему с детства, хотя дебилом его никто не рискнул бы назвать. Он был смышленым ребенком. Собственно говоря, никто тут и не заставлял его произносить слово «фармацевт». Чумаченко вообще не пустили в главное помещение, где стояли столы, где произносились тосты и где Рудницкий под звон меди и переборы струн выпевал бархатным голосом свой сентиментальный репертуар. Чумаченко из-за этого не расстраивался – хозяева с самого начала полностью с ним расплатились да еще и позволили на халяву посидеть в баре на первом этаже. Бармен здесь был под стать всей остальной публике – похожий на английского дворецкого мужчина с седыми висками, спокойный и внимательный, не гнущий из себя царя природы на манер той шушеры, что смешивает коктейли в модных клубах. Он обслуживал Чумаченко так, словно тот платил за напитки звонкой монетой, и даже о погоде с ним побеседовал.
А Чумаченко многого и не надо было. Он потягивал у стойки обжигающий виски за счет заведения, нежно поглаживал хрустящие во внутреннем кармане купюры и вполуха слушал, как где-то за стеной Рудницкий с чувством выпевает про ушедшую любовь. На душе у Чумаченко было тепло и уютно.