Ханский ярлык   ::   Изюмский Борис

Внизу, мимо окон светлицы — Фетинья не видела его, — увальнем прошел рудый Сенька. Один и другой раз. Услышав песню, так растянул рот, что широко открылись красные десны. Но и у него на сердце стало тоскливо. «Чем я ей не жених?» — с недоумением прошептал он, еще повертелся под окном и поплелся пить пьяный мед.

Фетинья сидела долго, пока совсем не стемнело. Загорелись на небе большие, яркие звезды. Она почувствовала себя такой маленькой в этом неуютном мире, что, не выдержав, соскочила с подоконника, юркнула на лавку под укрывало. Свернувшись калачиком, сказала себе: «А теперь стану только о любом думать!»

Память ничего не погасила — все сохранила… Вот Фетинья с Бориской вышли к солнечной поляне, поросшей густой травой. Они сели на два пенька рядом, молча глядели на синюю стену бора, видневшуюся меж стволов ближних осин…

И эта яркая изумрудная трава, и птичьи голоса, доносящиеся издалека, и всплески весел в озерке за бугром — все это было частью их тихой радости. В их глазах можно было прочитать: «Как щедра к нам жизнь! Как мы счастливы!»

Они поднялись и пошли дальше.

Их привлекла к себе открытая дверь кладбищенской изгороди. Словно чувствуя неловкость за свое счастье перед теми, кто лежал под тяжелыми погребальными плитами, они шли узкой тропой меж могил. Солнце скрылось. Багряные гроздья рябины стали почти черными. Приветливо подмигивали, пролетая от куста к кусту, светлячки. Проскрипели за оградой колеса воза.