Хлебное дельце   ::   Даль Владимир Иванович

Вот тут-то уж она, голубушка моя, не отвертелась от нас, не тем голосом заговорила: отдав там целковенький, чтоб за великую милость позволили ей приехать в своем экипаже, а не водили с городовым – ведь тоже анбициантка есть, людей стыдится, – изволила прикатить в парной колясочке, в щегольской, сударь; а лошадки, хоть бы и не ей прокатиться, тысячные; сама в бархате, в шелку, в перьях… ну вот глядеть любо; этаких-то подай нам больше, тут хоть щипком урвешь, так на магарычи будет!

«Служила у вас такая-то?» – «Слюшил». – А, слюшил – понимаем. Вы ее отпустили тогда-то?» – «Да, пустил». – «Пустил, хорошо и это. А кто ей за вас аттестат подписал на адресном билете, извольте-ка посмотреть, коли эту грамоту знаете. Вы по-русски знаете читать и писать?» – «Нет, я не знай». – «Не знай, так кто же это подписался: Амалия Кейзер?» Позамялась было моя красавица, хотела прикинуться немогузнайкой да грехи слезами смыть; да у нас на этой масти не выезжают; мы ее к ногтю; коли-де не угодно честью покаяться, так у нас про вашу милость есть такое местечко, что там на досуге подумать можно… не угодно ли – и растворили ей двери в каморку. Вот, сударик ты мой, полились слезы ручьем по шелку да по бархату, а легче нет. Вынула она бумажник да кошелечек, все высыпала – и всего-то целковых с двадцать. «Нет, говорит, больше ни гроша», – только просится все: «Пусти, пусти».