Хмурое утро   ::   Толстой Алексей Николаевич

Подвезло… Ранили меня в самом начале, — в руку, нерв, что ли, какой-то задело, — потерял сознание… Многое я с того часа начал пересматривать… Покуда валялся кверху воронкой, — бойцы, оказывается, перевязали мне руку, отнесли к омету, закидали соломой… В такой обстановке, видишь ты, позаботились… Утверждаю: нашего народа мы не знаем и никогда не знали… Иван Бунин пишет, что это — дикий зверь, а Мережковский, что это — хам, да еще грядущий… Помнишь, мы в вагоне ночью разговаривали? Я был пьян, но я ничего не забываю. В чем была ошибка: философия-то, логика-то корректируются, как стрельба, видимой целью, глубоким познанием жизненных столкновений… Революция — это тебе не Эммануил Кант!

— Сергей Сергеевич, ну а дальше что было?..

— Дальше-то… Ночью вылез я из соломы. На хуторе орут песни, — значит, победители уже пьяны. Наткнулся на изувеченный труп, на другой, — все ясно… Поймал лошаденку, ушел в степь, где провел несколько мучительных дней… Подобрал меня конный отряд Буденного, — есть у них в Сальских степях такой всадник… Доставили меня на станцию Куберле и, значит, — сюда. Здесь околачиваюсь в госпитале… Послужной список, документы — все осталось на гумне, в бекеше… Помнишь мою бекешу? Такой теперь не построишь…

— Слушай, и Гымза там же погиб?

— Гымзу мы давно потеряли, вместе с обозом, у него сыпняк был жестокий…

— Жалко Гымзу.

— Всех жалко, Иван… А впрочем, вру, не жалостью это называется… Привык я к полку, неудобно как-то одному оставаться в живых… Места себе не нахожу, Иван… Ходил в штаб — просить роту хотя бы… Вполне их понимаю, человек я им неизвестный, один воинский билет на руках… Ты уж меня в штабе аттестуй, пожалуйста…

— Ну, о чем говорить, Сергей Сергеевич…

— Хотя самое лучшее — бери меня в отряд, честное слово.