JК
Заметки и миниатюры :: Булгаков Михаил
Страница: 52 из 91В конус попадала то винтовка с рукой, то красный хвост с галуном и кистью на папахе, то бренчащий, зажеванный, в беловатой пене мундштук.
Светились два огня - белый на станции, холодный и высокий, и низенький, похороненный в снегу на той стороне за полотном. Мело все реже, все жиже, и не гудело, и не шарахало, высыпая в лицо и за шею сухие, холодные тучи, летела ровно и плавно в конусе слабеющая метель.
Стрельцов стоял с лицом, залепленным красной маской, - его били долго и тяжко за дерзость, размолотив всю голову. От ударов он остервенел, стал совершенно нечувствительным и, глядя одним глазом, зрячим и ненавистным, а другим - зрячим багровым, опираясь вывернутыми руками на штабель, сипя и харкая кровью, говорил:
- Ух... бандитье... У, мать вашу... Всех половят, всех расстреляют, всех.
Иногда вскакивала в конус фигура с черным костлявым пистолетом в руке и била рукояткою Стрельцова. Он тогда ослабевал, рычал, и ноги его отползали от штабеля, и удерживался он только руками.
- Скорейше!
- Скорей!
Со стороны высокого белого станционного огня донесся веером залп и пропал:
- Ну, бей, бей же скорей! - сипло вскрикнул Стрельцов,- нечего людей мучить зря.
Стрельцов стоял в одной рубахе и желтых стеганых штанах; шинели и сапог на нем не было, и размотавшиеся пятнистые портянки ползли за ним, когда отползали от щитов. Абрам же был в своей гадкой шинели и в валенках. Никто на них не польстился, и золотистая солома мирно глядела из правого разорванного носа также, как и всегда.
Лицо у Абрама было никем никогда не виданное.
Светились два огня - белый на станции, холодный и высокий, и низенький, похороненный в снегу на той стороне за полотном. Мело все реже, все жиже, и не гудело, и не шарахало, высыпая в лицо и за шею сухие, холодные тучи, летела ровно и плавно в конусе слабеющая метель.
Стрельцов стоял с лицом, залепленным красной маской, - его били долго и тяжко за дерзость, размолотив всю голову. От ударов он остервенел, стал совершенно нечувствительным и, глядя одним глазом, зрячим и ненавистным, а другим - зрячим багровым, опираясь вывернутыми руками на штабель, сипя и харкая кровью, говорил:
- Ух... бандитье... У, мать вашу... Всех половят, всех расстреляют, всех.
Иногда вскакивала в конус фигура с черным костлявым пистолетом в руке и била рукояткою Стрельцова. Он тогда ослабевал, рычал, и ноги его отползали от штабеля, и удерживался он только руками.
- Скорейше!
- Скорей!
Со стороны высокого белого станционного огня донесся веером залп и пропал:
- Ну, бей, бей же скорей! - сипло вскрикнул Стрельцов,- нечего людей мучить зря.
Стрельцов стоял в одной рубахе и желтых стеганых штанах; шинели и сапог на нем не было, и размотавшиеся пятнистые портянки ползли за ним, когда отползали от щитов. Абрам же был в своей гадкой шинели и в валенках. Никто на них не польстился, и золотистая солома мирно глядела из правого разорванного носа также, как и всегда.
Лицо у Абрама было никем никогда не виданное.